Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

– Мы быстро фашистов разобьем, я взял отпуск на два месяца. Не было смысла просить на больший срок. Война надолго не затянется…, – они стояли, держась за руки, Констанца вздохнула:

– Будь осторожней, пожалуйста. Не лезь, как говорит дядя Джон, на рожон…, – майор поцеловал ей руку: «Обещаю, сестричка». Констанца была младше на шесть лет, но Стивен смотрел на нее снизу вверх. Он был просто выпускником военной академии, летчиком и офицером, а сестра состояла в переписке с Эйнштейном и Ферми, и печатала работы, в которых Стивен понимал только слова, да и то не все.

– Здесь безопасно, – напомнил себе Стивен, – лаборатория защищена, здание под охраной. Дядя Джон свое дело знает. Рядом Тони, Маленький Джон, Наримуне. Констанца не заскучает, – он так и сказал сестре. Девушка закатила темные глаза:

– У меня нет времени скучать. Ты привози, – она подтолкнула брата в плечо, – девушку оттуда. Тебе жениться пора, а мне, с твоими детьми возиться…., – к четырнадцати годам Констанца твердо решила, не выходить замуж и даже не терять девственности. Крокодил говорил, что подобное отвлекает от работы. О девственности он, конечно, не распространялся, однако Резерфорд, много раз, наставительно, замечал:

– Ваша бабушка могла себе позволить научную карьеру. Она была обеспечена и не знала, что такое хлопоты по дому. Вы, дорогая моя, бесприданница, красотой не отличаетесь. Аристократ или богач на вас не польстится. Значит, остается, ученый, как и вы. Ученые, моя милая, как все другие мужчины, требуют еды на столе, три раза в день. Дети, стирка, уборка…, – Резерфорд морщился: «Я еще не видел женщины, ученого, со счастливой семейной жизнью. Они все выглядят, как старые клячи. Не надо загонять себя в кабалу, если можно такого избегнуть…, – Констанца делала скидку на то, что Крокодил, дитя прошлого века, но доля правды в его словах была.

– Стивен тоже, – напоминала она себе, – вроде бы прогрессивный человек, а отказывает женщинам в праве, садиться за штурвал.

– Не бывает хороших женщин, пилотов, – коротко замечал майор Кроу, – ладно бы они сами погибали, но ведь тащат за собой технику, пассажиров…, – Констанца сказала себе:

– Девушки в Испании, все старомодные. Кухня, дети, церковь, как говорится. Стивену такое и нужно. Я его знаю. Он мечтает о жене, которая будет печь кексы и рожать маленьких Кроу…, – девушка едва не хихикнула.

– Посмотрим, – усмехнулся брат.

Они распрощались, охранники открыли высокие, железные ворота. Ягуар Стивена выехал на дорогу, ведущую от Кембриджа на юг. До города здесь ходил автобус. Майор Кроу поднял верх машины. Молодой человек, по виду студент, светловолосый, в твидовом костюме, и кепи, при трубке, сидел на остановке, углубившись в книгу. В зеркало заднего вида, маойр заметил, что сестра, в потрепанном халате, машет ему вслед.

– Я скоро вернусь, сестренка, – пообещал майор Кроу, нажав на газ, проезжая остановку. Мужчина в кепи, отложив книгу, достал из кармана бинокль. От ворот его видно не было, он мог спокойно разглядывать фрейлейн Констанцу Кроу и ее визитера. Максимилиан фон Рабе знал, что у девушки имеется брат, летчик:

– Скатертью дорога. Нет, но какая, – Макс поискал слово, – жаба. Смотреть противно. Бабушка у нее еврейка…, – Макс признавал, что есть полезные, нужные рейху евреи, но, все равно, думая о них, преодолевал брезгливость. Его средний брат, Отто, признался, что тоже борется с тошнотой, делая евреям операции по стерилизации.

– Отто очень чистоплотный, – подумал Макс, – но врачу это положено.

Ворота закрылись, мисс Кроу пропала из виду, Убрав бинокль, он внес наблюдения в блокнот, шифром. Фон Рабе не собирался подходить к мисс Кроу прямо сейчас. Операцию требовалось тщательно подготовить, изучив привычки, склонности и пристрастия девушки. Для этого гаупштурмфюрер фон Рабе и приехал в Кембридж. Захлопнув блокнот, он закурил папироску. Вытянув длинные ноги, Максимилиан засвистел «Марш Гренадеров», как полагалось англичанину, стойко ждущему запаздывающий автобус.

К вечеру опять полил дождь. Констанца, с тоской, посмотрела за окно. Иногда ее забирала Тони, после лекций. Кузина два дня назад уехала в Лондон, пообещав привезти Констанце новые, заказанные ей книги. В лаборатории сидела ночная смена физиков. Побродив по коридорам, девушка, решительно, взяла старый, времен первого курса плащ. На улице было холодно. Надвинув на голову капюшон, она вывела велосипед из деревянного сарая. Констанца, было, думала подождать автобуса, но вечером они ходили редко. Крутя педали, миновав остановку, девушка бросила мимолетный взгляд, в сторону мужчины, устроившегося на скамейке. Лицо было незнакомым. Констанца пожала плечами: «Наверное, чей-то гость». В лабораторию приезжали физики со всей Европы, навещали их и американцы. Макса дождь не пугал. Он хотел немного подождать и довести фрейлейн Кроу до ее комнат.

Макс знал, где живет Констанца, проследить за ней оказалось легко. Девушка делила квартиру с какой-то студенткой. Соседка, высокая, стройная, голубоглазая, с белокурыми волосами, Максу понравилась. Он даже, мысленно, прикинул на нее форму Союза Немецких Девушек, темно-синюю юбку и белую блузку. Результат ему пришелся по душе. Макс хотел подобраться к фрейлейн Кроу через соседку, однако девушка уехала, на спортивной машине. Пользуясь настоящим паспортом, он снял комнату в благопристойном пансионе. У него имелся фотоаппарат. Макс гулял по городу, делая снимки, любуясь старинными зданиями колледжей. По ночам он думал о белокурой девушке.

Членам СС воспрещались связи с неарийскими женщинами. Однако соседка фрейлейн Кроу, скорее всего, была англичанкой. Они, в отличие, от французов, считались потомками древних германских племен, как и скандинавы.

– Отто бы ее измерил, – смешливо подумал Макс, – у них есть инструменты, определяющие расовую чистоту. Но я уверен, что она близка к идеалу, – брат был помешан на расе ариев. Отто утверждал, что на севере, в просторах Арктики сохранились следы древних германцев. Он показал Максу и Генриху карту Гренландии:

– Никто не знает, что случилось с поселениями европейцев. Они могли уйти дальше, на север, на запад. У них чистая кровь…, – голубые глаза брата восторженно заблестели, – чище не бывает…, – Макс его поддержал, но, про себя, подумал:

– Вряд ли, столько лет прошло. Скорее всего, они умерли, от голода, от эпидемий…, – Отто считал их младшую сестру образцом арийской девушки. Он отослал параметры Эммы в Главное управление СС по вопросам расы и поселения, для использования в качестве эталона. Фон Рабе, с легкостью прошли проверку на чистоту крови. Родословная семьи прослеживалась по прямой линии, до семнадцатого века. Все предки фон Рабе трудились рудокопами, в горах Гарца.

– Отличная немецкая кровь, – с гордостью говорил их отец, – чистая и крепкая.

Макс думал о стройных, длинных ногах, высокой груди неизвестной девушки. Ожидалось, что члены СС создадут хорошие арийские семьи, для рождения и воспитания детей, будущих солдат фюрера и великой Германии. Случайные связи запрещались, но девушки, маршировавшие на съездах партии, часто возвращались домой беременными. Средний брат пожимал плечами:

– Какая разница? У их потомства будет хорошая, арийская кровь. Рейху понадобится много детей, Макс. Впереди война.

О войне в Германии говорили часто. Фюрер хотел присоединить к рейху Австрию, и другие, исконные, немецкие территории. В Силезии, Эльзасе, Лотарингии, Судетах тоже жили немцы. Предполагалось распространить власть фюрера на Европу, и на весь мир. Отто принес домой проект, по которому в Скандинавии собирались создать особые дома, для местных женщин.

– Они практически арийцы, – бодро сказал Отто, – им только надо подлить нашей крови. Женщина сможет обратиться в местное расовое управление, ей подберут…

– Самца-производителя, – сочно заметил младший брат, Генрих:

– Не забывай, Отто, фюрер учит, что крепкая семья, основа государства. Семья, а не дома терпимости, – юноша усмехнулся:

– Если тебе, или Максу, не терпится стать отцами, то женитесь. Я думаю, папа будет рад, – они сидели на террасе виллы фон Рабе, в Шарлоттенбурге, в окружении ухоженного парка, выходящего на озеро, с причалом для яхты. Фон Рабе держали свору овчарок и доберманов, в конюшне стояли кровные лошади. Семья ездила на морское побережье, под Росток, на виллу, и в Баварию, в охотничье шале, где они осенью стреляли куропаток, а зимой катались на лыжах.

Французские двери, ведущие в гостиную, распахнули, оттуда доносилась музыка. Эмма играла Бетховена. Макс любил «Аппассионату», ему всегда казалось, что в Бетховене воплотился дух арийской нации. Максу нравился и Моцарт, однако партия и фюрер предписывали слушать Вагнера. В опере, Макс всегда усаживался в задний ряд ложи фон Рабе, стараясь не зевать прилюдно. Во время долгих представлений он думал о работе.